|
Обожествление правителей – явление достаточно типичное для большинства
регионов древнего мира, оно существовало и в государствах древнего Востока
и в эллинистических монархиях, возникших после завоеваний Александра
Македонского. Однако культ римского императора, возникший в конце I в. до
н.э., имеет свою специфику и свою историю. Обожествление императоров на
протяжении трех веков – от Августа до Диоклетиана – меняло свой смысл,
менялось и его восприятие жителями различных областей огромной Римской
державы. Зарождение этого культа было связано не столько с традициями
предшествующей истории, сколько с бурными событиями на рубеже нашей эры.
Римское
государство две тысячи лет тому назад включало в себя фактически все
Средиземноморье, в Западной Европе его границы проходили по Рейну и Дунаю,
римские легионы стояли в Британии. Все области, находившиеся вне Италии,
были провинциями; они управлялись римскими наместниками, жители провинций
платили налоги в государственную казну Рима, римляне поселялись в городах
покоренных областей, активно влияли на их внутреннюю жизнь. Наместники и
сборщики налогов грабили жителей покоренных стран («провинция есть
собственность римского народа» – провозглашали победители).
Провинции
находились на разном уровне экономического, социального, культурного
развития, население их поклонялось разным богам и говорило на разных
языках. Во многих восточных провинциях, где после завоеваний Александра
Македонского были основаны города по образцу полисов собственно Греции,
куда переселялись греки и часть местных жителей, был распространен
греческий языке, в Египте сохранялся наряду с ним древнеегипетский
(развившийся постепенно в коптский) язык, а на территории Сирии и
Палестины говорили на одном из семитских языков – арамейском.
Управлять
такой огромной территорией было трудно: реальная власть вплоть до второй
половины I в. до н.э. в Римской республике сосредоточивалась в руках
небольшой группы римской знати. Из ее рядов избирались должностные лица
(порой с помощью подкупа) и которые после окончания срока службы заседали
в сенате, самом важном органе управления в Риме. Сенаторы назначали
наместников в провинции и сами же разбирали жалобы провинциалов на
злоупотребления этих наместников. Сенаторы представляли интересы очень
узкой прослойки населения огромной державы. По существу, это была
олигархия, внутри которой шла борьба за влияние, за выгодное
наместничество и т. п. Покоренные народы стремились освободиться от власти
римлян. Ценой огромных усилий римляне подавляли восстания в провинциях, но
и внутри римского гражданства шла ожесточенная борьба: завоевания и
ограбление провинций привело к обогащению верхушки, притоку дешевых рабов;
в то же время шел процесс разорения крестьян из-за долгого отсутствия
молодых людей, принимавших участие в заморских военных походах, и
массового использования рабов в сельском хозяйстве. Как писал историк
Аппиан, богатые землевладельцы расположенные поблизости от их владений
«небольшие участки бедняков отчасти покупали у них с их же согласия,
отчасти отнимали силою <...> При этом богатые пользовались в качестве
рабочей силы покупными рабами<...>« (Гражданские войны, I, 25 – 27).
Обезземеленные крестьяне вынуждены были переселяться в Рим, жили там за
счет случайных заработков, образуя массу люмпен-пролетариев, готовых
служить кому угодно. Скопление рабов, жестокие методы их эксплуатации
приводили к восстаниям, самым крупным из которых было восстание под
руководством Спартака 74–71 гг. до н.э. Фактически с 30-х годов II в. до
н.э. и по 30 г. до н.э. в Римской республике шла непрерывная борьба:
восстания, волнения, военные конфликты, драки на площадях Рима, открытые
подкупы избирателей. По рассказам древних историков кандидаты прямо на
площади ставили столики и раздавали деньги проходящим, прося, чтобы те за
них голосовали. Во время выборов дело доходило до кровавых столкновений
между сторонниками разных кандидатов, так что иногда выборы не могли
состояться. В этом политическом хаосе в I в. до н.э. начались уже
настоящие сражения между полководцами, стремившимися захватить в Риме
единоличную власть. Это был период, вошедший в историю под названием
гражданских войн.
Во второй
половине I в. до н.э. власть сенатской олигархии была сломлена, но вместе
с ней по существу прекратила свое существование и республиканская форма
правления. В 48 г. до н.э. у города Фарсал на Балканском полуострове
произошло сражение между армиями двух римских полководцев – Юлия Цезаря и
Помпея. Некогда они были политическими союзниками, но затем – как это
часто бывает в истории – превратились в непримиримых соперников. Цезарь
одержал победу и на несколько лет стал единоличным правителем Рима. Хотя
он сохранил прежние органы управления, но фактически Цезарь контролировал
их деятельность, имея звание диктатора. Однако его правление было
недолгим: в 44 г. до н.э. группа сенаторов, стремившихся восстановить
республику, составила заговор: Цезарь был убит на заседании Сената.
Заговорщики надеялись, что граждане Рима поддержат их, однако собравшийся
народ, когда к нему обратился с речью один из руководителей заговора Брут,
встретил его слова гробовым молчанием.
У римской
знати, стремившейся вернуть себе полновластное управление государством, не
было сколько-нибудь широкой поддержки. Во время похорон Цезаря толпа
бросилась громить дома заговорщиков, и те спешно покинули Рим, надеясь
набрать войско из провинциальных гарнизонов. Снова началась борьба за
власть и влияние в армии. В Риме главными претендентами оказались соратник
Цезаря Марк Антоний и внучатый племянник Цезаря, усыновленный им по
завещанию Гай Юлий Цезарь Октавиан. Пока сторонники республики
представляли реальную угрозу, претенденты действовали совместно,
пренебрегая всеми правовыми нормами, не считаясь с традиционными органами
управления. Они составляли списки людей, поставленных ими вне закона, тем
самым осуждая их на смерть без суда, безжалостно уничтожали своих
противников, личных недругов, или просто людей, показавшихся им
подозрительными, присваивали себе имущество казненных и изгнанных.
Греческий писатель Плутарх, оставивший нам жизнеописания знаменитых людей
Греции и Рима, с ужасом говорил о действиях этих фактических правителей
государства: «Так, обуянные гневом и лютой злобой они забыли обо всем
человеческом или, говоря вернее, доказали, что нет зверя свирепее
человека, если к страстям его присоединяется власть» (Плутарх, Цицерон,
XLVI). Но убийцы Цезаря вели себя не лучше. Чтобы содержать собранную ими
в восточных провинциях армию, они взыскивали с провинциалов налоги за
десять (!) лет вперед. Те города, которые отказывались или были просто не
в состоянии выполнить их требования, подвергались наказаниям вплоть до
полного разрушения. Республиканцы были разбиты армиями Октавиана и Антония
в 42 г. до н.э.
Сторонники республики были сломлены; наступила очередь бороться за власть
прежним союзникам. В конце концов Антоний потерпел поражение, и с 30 г. до
н.э. Октавиан стал единоличным правителем. Сенат преподнес ему почетное
прозвище Август («священный» – высокий эпитет, применявшийся по отношению
к богам). Затем ему было присвоено наименование «Отца отечества», а
почетное звание «император», которым награждали в период республики
одержавших победы полководцев, превратилось в его постоянный титул. Он
получил право первым выступать в сенате (т. е. стал принцепсом сената),
обладал империем – высшей военной властью, правом командования войсками. С
этого времени ученые начинают эпоху империи.
Именно в
период гражданских войн зарождается почитание удачливых полководцев,
инициаторами которого были как они сами, так и народные массы, прежде
всего в провинциях, особенно пострадавших в период войн. По существу в это
время и в Риме были разрушены республиканские традиции сакрализации
власти, восходившие к глубокой древности. Некогда власть магистратов в
Римской республике имела сакральный характер; полномочия вручались на
основании «священного закона», который ставил носителя власти под защиту
религии. Консулы обладали империем, также имевшим сакральный смысл; они
могли совершать гадания – ауспиции. Характерно было представление о
священной и неприкосновенной личности народного трибуна , независимо от
его человеческих качеств. Но социальная ненависть и борьба за власть в II
– I вв. до н.э. оказались сильнее этих представлений. В 133 г. до н.э. был
зверски убит вместе со своими сторонниками толпой сенаторов народный
трибун Тиберий Гракх, выступавший за наделение бедняков землей. Его тело
было брошено в Тибр. Рим оказался запятнанным кровью – как пишет Плутарх –
народного трибуна, лица священного и неприкосновенного (Плутарх, Тиберий
Гракх, ХХI). Но убийства и насилия, в том числе и над трибунами, не
прекращались, их постановления силой уничтожались (там же, XXXIV).
Сакральность власти фактически уже не имела значения. Установление
единоличной постоянной (что противоречило римской политической традиции)
диктатуры Юлия Цезаря было естественным следствием этого хаоса. Цезарь не
провозгласил себя божеством, а насаждал культ Венеры Прародительницы (от
нее вели свой род Юлии), что придавало оттенок традиционности, связанной с
важным для римлян культом предков. Однако в массовом сознании преобладали
надежды на могущество отдельного предводителя, наделенного
сверхъестественной силой и находившегося под персональным божественным
покровительством. Таков в свое время был и характер поклонения Александру
Македонскому, в чьем культе переплелись самообожествление с поклонением,
идущим снизу: необычные в глазах современников военные удачи, изменившие
не только карту Восточного Средиземноморья, но и традиционные формы жизни,
придали ему ореол божественности. Похожую ситуацию можно проследить и в
отношении Юлия Цезаря, прежде всего на Востоке; в надписях в честь Юлия
Цезаря, поставленных городами Малой Азии и островов Эгейского моря, он
назван «евергетом (благодетелем) эллинов», «спасителем эллинов» и даже
«непобедимым богом». Идея «спасителя» видна в этих посвящениях, но она еще
связана с представлениями о благодеяниях, оказанных конкретно эллинам –
культ этот еще не стал общеимперским. Официальная же пропаганда, идущая из
Рима, стремилась подчеркнуть в его культе роль Рима, олицетворением
которого была богиня Рома1. В самом Риме Цезарю посвящался ряд храмов, в
том числе и общий Цезарю и Милосердию. Как писал С.Л. Утченко, фактическое
обожествление Цезаря не вызывает сомнений, однако, возможно, собственно
римское – в отличие от восточного – обожествление это было рассчитано не
на прижизненное почитание, а на посмертный апофеоз 2.
После
смерти Цезаря идею божественности выдающегося полководца и правителя
пытался использовать Антоний. Стремясь укрепить свою власть на Востоке, он
требовал, чтобы греческие города и ему оказывали такие же почести, как
некогда эллинистическим царям: в надписи из Эфеса он назван «явленным
божеством» (наподобие сирийского царя Антиоха IV Эпифана – т.е.
«Явленного»), «спасителем человечества»1 (фразеология, которая
впоследствии будет применена к Августу); при этом он не просто
провозглашал себя богом, но и изображал (подчеркнуто мною. – И. С.) его:
Плутарх в биографии Антония описывает его въезд в Эфес в виде Диониса в
сопровождении вакханок, мальчиков в облике панов и сатиров (Антоний, XXIV).
Подобное поведение, которое Плутарх с позиций своего времени назвал
«непереносимым», было не только следствием личных амбиций триумвира, но и
непониманием римлянами традиций сложного отношения греческих городов с
монархами, в том числе и в организации их почитания. Попытка Антония
установить свой культ не привела по существу даже к временному успеху, ибо
она основана была на произволе римского полководца и не имела поддержки в
глубинном восприятии населения восточных провинций. Свою связь с божеством
провозгласил и сын Гнея Помпея (противника Юлия Цезаря) Секст Помпей,
объявивший себя сыном бога Нептуна, что, впрочем, не избавило его от
поражения в борьбе за власть.
Надежды
уставшего от бесконечных войн и грабежей населения сосредоточились на
личности победившего своих соперников Октавиана Августа. Именно с его
правления начинается установление культа императора, причем этот культ
воспринимался по-разному в Риме и в восточных провинциях. Придя к власти,
Август причислил своего покойного приемного отца к богам: Цезарь получил
эпитет divus (лат. «божественный»). Это решение императора, по словам
Светония, соответствовало настроениям римского народа: историк пишет, что
после смерти Цезарь был сопричтен к богам не только словами указов, но и
«убеждением толпы» (Божественный Юлий 88), которая воспринимала
появившуюся на небе комету как вознесшегося на небо Юлия Цезаря. Итак,
Август стал сыном божественного Юлия. Но этого казалось недостаточным для
укрепления авторитета императора, провозгласившего восстановление
республики, необходимости своего его не только юридически, но и
идеологически над гражданами Рима. Обожествление живого конкретного
человека, а не самой власти было чуждо собственно римским традициям,
поэтому был установлен культ Гения Августа: гениями назывались личные
духи-покровители каждого римлянина, но Гений Августа был объявлен равным
божествам. Во время клятв Гений Августа упоминался сразу после Юпитера
Всеблагого Величайшего, в Риме по кварталам были основаны святилища Гения.
Культ этот особенно был распространен в Италии и на Западе. Появляются
объединения (коллегии) людей, организующих отправление культа Гения
императора – на Западе они назывались августалы, среди них большую роль
играли вольноотпущенники и вообще выходцы из социальных низов1. Подобные
коллегии давали возможность почувствовать себя приобщенными к императору
наряду с представителями высших слоев общества. На Востоке также
употреблялись клятвы аналогичные клятвам Гением императора – там клялись
его Судьбой 2 (SEG, XVIII 441), правда таких клятв дошло очень мало). Но
помимо официального почитания его Гения, вокруг самого Августа
складывались легенды, подчеркивающие сверхъестественные свойства самого
императора. Эти легенды прямо или косвенно оказались связанными с
личностью Александра Македонского. Так, Светоний пишет, что, согласно
рассказам, мать Октавиана Атия зачала его от змея (как в свое время мать
Александра Олимпиада!), явившегося к ней, когда она ночевала в храме
Аполлона (Божественный Август, 94.2). В связи с этой версией можно
отметить, что происхождение рода Юлиев от потомков Венеры оказалось
недостаточным в процессе обожествления Августа: существовала потребность
веры в личную, а не династическую связь его с богами. Прямая аналогия
между Августом и Александром проведена и в другой легенде, также
переданной Светонием (Божественный Август, 94, 6): родной отец Октавиана,
будучи во Фракии, совершал гадания о судьбе своего сына. Когда он плеснул
вино на алтарь, пламя взметнулось выше кровли. Подобное знамение было
получено у этого алтаря только Александром. Сам Август по свидетельству
того же Светония, запечатывал свои письма печатью с изображением
Александра (там же, 50).
Настоящее
восприятие Августа как бога началось сразу же после победы над Антонием в
городах Малой Азии, которые пострадали от действий Антония. Первые
святилища Августа с его разрешения были воздвигнуты уже в 27 г. до н.э. в
Пергаме и Никомедии. Характерно, что римляне, жившие в провинции Азия,
построили примерно в то же время храм не Августу, а в соответствии с
официальной позицией римского правительства – божественному Юлию и Роме.
В связи с
этим одним из существенных вопросов представляется мне вопрос о
генетической связи обожествления императоров с культом эллинистических
царей. Разумеется, можно найти сходство между этими явлениями, поскольку
речь идет об оказании особых почестей реальному человеку, но я полагаю,
что культы эллинистических царей отличались достаточно существенно от
культа императора и не имели непосредственного отношения к формам и
ритуалу почитания римского правителя в греческих городах. Обожествление
царей носило в полисах своеобразный характер: с одной стороны, цари
стремились утвердить свое божественное происхождение учреждением тех или
иных династических культов (как это сделали египетские Птолемеи, введя
совместный культ божественной пары – Птолемея II и его сестры-жены Арсинои),
с другой стороны, сами полисы, сохранявшие и в Греции и на территории
Ближнего Востока самоуправление, учреждали культы отдельных
эллинистических царей. Эти акты принимались особыми постановлениями
народных собраний в связи с установлением власти царя над городом или их
благодеяниями, как это показал Хр. Хабихт . Каждый город давал
соответствующий эпитет обожествленному монарху, а в случае изменения
ситуации культы могли быть отменены и заменены почитанием других монархов2
, как это сделали Афины в отношении Антигона и Деметрия, получивших эпитет
Спасителей, а после освобождения от их власти – Птолемея. В подобных
случаях оказание божеских почестей правителям носило чисто политический
характер; они не воспринимались населением полисов как реальные божества в
отличие от традиционных богов: греки могли употребить словосочетание «бог
Антиох», но вряд ли кто-либо говорил – «бог Зевс», уже одно имя последнего
было сакральным. С. Прайс в специальном исследовании «Ритуалы и власть.
Римский имперский культ в Малой Азии» подчеркивает, что фразеология
надписей и постановлений, обращенных к Августу, не имеет ничего общего с
формулировками эллинистических декретов в честь царей 3. Ф. Миллар также
отрицает связь имперского культа с предшествующим обожествлением
правителей эллинистических царств, но его утверждение, что этот культ даже
на Востоке был «организованным новшеством»4, кажется мне принципиально
неверным, во всяком случае, для зарождения почитания населением восточных
областей Августа, установившего долгожданный мир. Первые восторженные
постановления в его честь происходили из малоазийских городов. Август
воспринимался жителями этих городов не просто как благодетель данного
города или даже всех греков, не просто как очередной повелитель, но как
божество, наделенное особой силой, способное влиять на все происходящее в
ойкумене.
В надписи
из Приены 9 г. до н.э., составленной в связи с принятием нового календаря,
Август прямо назван богом, а день его рождения для мира (космоса) –
началом «благовестий» («евангелий» в греческом тексте – SEG, IV 490).
Такой благой вестью была и победа над Антонием. Аналогичная надпись
найдена еще в одном малоазийском городе – Апамее (SEG, XV 8 15), там тоже
рождение Августа – начало «евангелий». А небольшой городок Миры в своем
постановлении назвал Августа повелителем земли и моря, спасителем всего
космоса. Во всех этих декретах император предстает как космическая сила,
всеобщий спаситель. В надписях с островов Эгейского моря деяния Августа
прямо сопоставляются с действиями богов, которые он превзошел (Кос);
почести, ему оказанные, не могут сравниться с его деяниями (Митилена на
Лесбосе). Похожие мотивы содержатся и в надписи из Галикарнасса, где
сказано, что бессмертная и вечная природа дала людям величайшее благо,
Цезаря Августа, «Отца своего отечества, богини Ромы, Зевса Патрея
(Отеческого), «спасителя всего рода человеческого»» . Фразеология этой
надписи интересна тем, что в ней соединились официальный римский титул
Отца отечества, полученный Августом и отождествленный с греческим Зевсом
Отеческим, и экуменическое представление о божестве – Спасителе. При этом
богиня Рома, культ которой стремились насадить римские власти, занимал в
глазах составителей декрета второстепенное положение. На монетах Августа,
чеканившихся на Востоке, встречаются греческие надписи: «Явленный бог» и
даже – «Основатель (ктист) ойкумены». Характерно, что подобных латинских
выражений на прижизненных монетах Августа нет; официально в рамках всей
империи он был объявлен divus только после смерти, богом он назван на
монетах, чеканенных при его преемнике Тиберии . Восприятие Августа как
космического божества отражало не просто верноподданнические чувства, но и
те изменения в социальной психологии, которые произошли уже в период
эллинизма, и прежде всего ощущение эллинов как части общечеловеческой
общности и универсализации представлений о божестве – едином, хотя и
выступавшем под разными именами . Именно такое всесильное божество должно
было обеспечить народам, входившим в Римскую державу, мир и благополучие.
В то же время космический аспект культа Августа отвечал и политическим
устремлениям эллинов – они как бы признавали себя зависимыми не от Рима, а
от божества, и тем самым включали себя в ойкумену – «населенный мир».
Прайс полагает , что отношение между подданными и правителем было решающим
основанием для императорского культа, который представал в знакомых формах
божественной силы. Мне представляется, что экуменическая идея смягчала
ощущение у греков «подданства», подчинения власти, чуждой их полисным –
гражданским традициям.
Прижизненное поклонение Августу как божеству (правда, вместе с богиней
Ромой) имело место и в ряде западных провинций: так, в Галлии, в Лугудуне
(Лионе) был воздвигнут алтарь Роме и Августу, который окружали статуи
богов-покровителей галльских племен; особый жрец совершал там
жертвоприношения . Хотя государственная пропаганда не называла Августа
богом, прославлению Августа и внедрению своего рода «визуального»
представления о нем как о правителе и в то же время божестве служили его
изображения: в знаменитой статуе из Прима Порта (Италия) Август изображен
в виде полководца, обращающегося к войскам, а на его щите – изображения
«космические»: уходящая Луна и восходящее Солнце, знаменующее собой начало
светлого будущего. У ног Августа – Амур, напоминающий о связи дома Августа
с Венерой. И еще одна символическая деталь – Август изображен босым, а не
в военной обуви, так обычно изображали большинство греческих божеств. Еще
одна статуя из города Кум (хранится в Эрмитаже) показывает сидящего
Августа в виде Юпитера (подражание знаменитой статуе Зевса работы Фидия) .
Правление
преемников Августа, не обладавших его авторитетом, характеризовалось
жестокими мерами борьбы с возможной (и воображаемой) оппозицией. Они
стремились и культы поставить под свой контроль: императорские святилища
учреждались с их разрешения. Так, провинция Испания, вслед за Азией,
попросила разрешения воздвигнуть храм Тиберию и его матери Ливии (Тацит,
Анналы, IV 37). Власти делали попытки ввести наряду с императорским
культом почитание Сената как органа римской власти. Однако эти попытки
особого успеха не имели: до нас дошли единицы постановлений в честь Сената
(ср. со множеством декретов, посвященных императорам). Обожествление
императора, особенно начиная с преемников Августа, должно было придавать
авторитет носителю власти, что было тем более необходимо, так как по
существу в империи не было достаточно прочного легитимного способа
перехода власти от одного правителя к другому: государство продолжал
называться республикой. По существу в I в. н.э. все решали приближенная к
императорам преторианская гвардия и армия.
Культ
императора не оставался неизменным. Он оформлялся постепенно в течение I –
II вв. н.э., складывались его формы и организация, возводились святилища.
Официально умерший император, если только он не был насильственно
устранен, как Нерон или Калигула, и не совершал в течение своего правления
особо тяжких преступлений, прежде всего, в глазах своего преемника),
причислялся к богам, но в восточных провинциях продолжалось обожествление
живого правителя (подчас с его ведома), которое затем повлияло и на самих
римлян. В этот период на Востоке можно наметить две переплетающиеся
тенденции: продолжение почитания императора как олицетворение космоса и
включение его культа в систему традиционных полисных культов и празднеств.
Культ правителя государства становился обязательным по всей империи. В
общественных местах воздвигаются статуи императоров, которым необходимо
поклоняться. Правда, не все полисы одинаково добровольно демонстрировали
свое почитание императоров. Дион Кассий (LVI, 46) сообщает, что некоторые
города не воздвигли Августу святилища, за что и поплатились. По словам
Тацита (Анналы, IV, 6) Тиберий наказал город Кизик за нерадивость в
совершении священнодействий во имя божественного Августа. После этого
Кизик (вряд ли уже искренне) провозгласил Тиберия, непопулярного
императора, даже после смерти не объявленного divus, «величайшим из богов»
(SEG IV, II, 707).
В
грекоязычных провинциях стремление сохранить свою самобытность и в то же
время соблюдать лояльность верховной власти привело к объединению культа
императора с культами местных богов-покровителей: так, в Эфесе император
почитался вместе с Артемидой, в Пергаме – с Асклепием Сотером
(Спасителем), в Милете с Аполлоном. В небольшом городе Перге посвящение
поставлено местному божеству Артемиде Пергайе и императору Домициану (SEG
VI, 672 – посвящение прижизненное, так как убитый Домициан не был объявлен
«божественным»). В Египте изображения императоров в виде фараонов
помещались на стенах храмов египетских богов. Жрецы императорского культа
могли одновременно исполнять должности жрецов при местных храмах1. Не
всегда можно определить, использовался ли местный культ для насаждения
почитания императора или праздник в честь последнего был поводом для
организации официального общеполисного собрания граждан .
Одним из
способов почитания правителей было объединение празднеств в честь местных
богов и императоров. При Тиберии в Теосе Дионисии стали называться
Дионисии – Кесарии; Кесариями назвались и знаменитые афинские празднества
Панафинеи; к названиям Олимпийских игр во II в. до н.э. было добавлено –
Адрианейи, а в конце того же века по имени императора Коммода празднества
в честь Асклепия были переименованы в Асклепии-Коммодейи; были игры
Адрианейи и т. п. . Один из дней месяца (как правило, первый) считался
«августейшим (т. е. императорским) днем». В этот день устраивались
пиршества и раздачи для граждан . Но жрецы императорских святилищ
организовывали празднества не только во имя императора. При отсутствии
достаточных средств у города они устраивали гладиаторские игры, пришедшие
в восточные провинции из Рима, и травли зверей.
Включение
в полисную жизнь имперских культов означало не просто признание особого
характера власти императора, но и осознание полисом его места не только в
абстрактной общечеловеческой общности, но и конкретно в общности
имперской, которую и олицетворял правитель единой державы; тем самым
полисы оставались важнейшей, органичной частью этой державы, что было
важно и для городов и для центральной власти. Объединение бога-императора
с местными божествами не исключало вселенского представления о нем. В
отдельных надписях именно этот аспект выходит на первый план. Среди многих
надписей, поставленных в честь императоров в I в. н.э. до нас дошло
постановление небольшого городка из Карии Идимы, поставившего статую
императору Веспасиану (сохранилась только база): «(Статую. – И. С.)
императора Цезаря Веспасиана Августа, спасителя всех людей и благодетеля
Союз идимейцев ради благодарения ему (посвятили) богам» . Надпись эта
может быть интересна во многих отношениях. Идима – ничем не примечательное
небольшое малоазийское поселение, не имевшее даже статуса полиса, а всего
лишь «союз идимейцев». Формула чествования не стереотипна: наряду с
эпитетом «евергет», который встречается в надписях того же региона в честь
представителей династии Флавиев, основателем которой был Веспасиан (в
частности, посвящения его сыну – императору Домициану и его жене Домиции),
он назван спасителем всех людей без какого-либо указания на связь с
благодеяниями, оказанными самой Идиме. Обращает на себя внимание
несоответствие своего рода «захолустности» поселения, воздающего почести,
и экуменического восприятие правителя. Наиболее близкое по времени (после
надписей в честь Августа) сходное выражение содержится в эдикте префекта
Египта Тиберия Юлия Александра в честь Гальбы, ставшего императором в
период новых войн полководцев в борьбе за власть после гибели Нерона и
правившего короткое время. В этом эдикте , он назван «воссиявшим нам»
(т.е. египтянам) ради спасения всего рода человеческого. Мне
представляется мало вероятным, что идимейцы читали этот эдикт; возможно,
они знали надписи в честь Августа, которые продолжали красоваться на
площадях выбивших их городов. Но что могло побудить Идиму издать такое
краткое, но при этом пышное постановление, используя «экуменическую»
фразеологию в честь первого правителя новой династии? Веспасиан, вероятно,
вообще не знал о существовании Союза идимейцев, да и краткость
постановления указывает на то, что особых благодеяний для поселения
совершено не было (даже в торжественном египетском эдикте сказано, что
Гальба «воссиял» и конкретно египтянам). Можно подумать, что для
постановки статуи поводом послужило окончание гражданских войн I века
н.э., во время которых города восточных провинций страдали от денежных
поборов. Тацит в «Истории» говорит, что хуже всего провинциям приходилось
именно от таких поборов: полководец Веспасиана Муциан при сборе денег в
Малой Азии не считался ни с правом, ни с реальными возможностями населения
(II, 84), все богатые имения были разграблены. Не исключено, что среди
пострадавших оказались и жители Идимы. Но, как пишет там же Тацит,
ситуация не изменилась и после установления мира, те же «безжалостные
меры» продолжали применяться. Так что вряд ли Веспасиан – в отличие от
Августа – мог быть назван «спасителем всех людей», а для простого
выражения верноподданнических чувств можно было найти другие словесные
обороты. Среди императоров I в. н.э. трудно найти более неподходящую
фигуру для экуменического культа, тем более, что сам Веспасиан не считал
себя богом и к обожествлению относился иронически. Но идимейцы вряд ли
представляли себе конкретно личность императора, которого никогда не
видели. Скорее всего, фразеология этой надписи связана с тем, что и
маленькая Идима начинает ощущать свою включенность в огромную империю,
стремиться осознать себя частью всего человечества и выразить это
ощущение, а само незримое присутствие владыки могло способствовать
созданию образа бога-Спасителя. Веспасиан стал символом этой включенности,
а чествование его как бы позволяло идимийцем говорить от имени всего
человечества и чувствовать себя полноценной частью огромной державы,
которая для них была всем «населенным миром».
Определенный интерес представляет и слово «евхаристия» («благодарение»)
употребленное в надписи. Это существительное (в отличие от однокоренного
глагола) достаточно редко встречается в надписях (например, в надписи
Кизика I века н.э. – Syll 3 798) и обычно обращено к божествам. В
аналогичных декретах в честь Флавиев из этого района оно не употребляется.
Это слово также указывает на стремление придать особую торжественность
постановлению, может быть, оно содержит скрытый намек на божественность
Веспасиана, который прямо богом не назывался. Употребление его, как и
возрожденный «экуменический» титул, свидетельствует о том, что надпись не
была инспирирована сверху, она была следствием инициативы самих идимейцев,
с одной стороны, возможно, надеявшихся на передышку в поборах, а с другой
– стремившихся громко заявить о себе властям и соседям, используя
достаточно необычное для официальных декретов этого времени
словоупотребление. Однако оно несомненно было на слуху у жителей Малой
Азии, видевших самых различных религиозных проповедников. «Экуменизм» не
был только достоянием христианства, эти идеи витали в воздухе. Идима как
бы осознавала свою связь через императора – спасителя человечества со
«всеми людьми», хотя фактически это означало – со всеми его подданными1.
Таким
образом, мне представляется, что маленькая надпись малоазийского городка,
как бы незначительна она ни была в свете общеимперской истории, тем не
менее, может раскрыть социальную психологию части жителей империи и
восприятие ими культа императора. Прижизненному обожествлению императоров
уже в I в. н.э. способствовали и сами официальные власти. В почетных
надписях преемники Августа – императоры из династии Юлиев – Клавдиев стали
получать все более и более пышные эпитеты, вероятнее всего, по их
собственной инициативе: так, Калигула, «прославившийся» своей жестокостью
и сумасбродствами (он был психически неуравновешенным) в надписи из Кизика
назван «новым Солнцем» (IGRR IV 145). Так же назван и не менее жестокий
Нерон (SEG XVIII 566). Домициан называл себя богом, приказывал ставить
себе золотые и серебряные статуи (Светоний, Домициан, 13, 2) или
колоссальные мраморные. Божествами объявлялись не только сами императоры,
но и их жены. Так в декрете города Лампсака о постановке статуи Ливии –
жене Августа и матери Тиберия – она названа новой Гестией (IGRR IV 180);
жена императора Домициана, получавшего при жизни божеские почести, также
была объявлена богиней Августой, а в одной из надписей в ее честь
прибавлено еще и «Согласие» . Императорские храмы были и в самом Риме, как
правило в I в. н.э. они были посвящены умершим правителям или их роду –
например, храм рода Флавиев, династии(императоры Веспасиан и Тит), к
которой принадлежал и Домициан, но жрецы этого храма при этом императоре
должны были носить и его изображение (Светоний, там же, 4, 3). Плиний
Младший, подчеркивая умеренность Траяна в отношении почестей, пишет, что
при его предшественниках решение любого ничтожного дела кончалось
прославлением императора (Панегирик императору Траяну, 54).
К началу
II в. н.э. в титулатуре императоров, особенно устойчивой со времени
преемника Траяна Адриана, стандартными эпитетами становятся «Сотер» (лат.
«спаситель»), «Евергет» (лат. «благодетель»), Космократор. Стандартизация
эпитетов и ритуалов отражала стабилизацию системы власти, характерную для
правления династии Антонинов (Панегирик… 96 – 192).
Однако
культ императора играл не только квази-сакральную роль, но и достаточно
ярко выраженную политическую: поклонение изображениям правящего
императоров стало своего рода проверкой лояльности по всей империи. В этом
отношении интересна история, в которую оказался замешан приближенный
Траяна Плиний Младший: будучи послан в малоазийскую провинцию Вифиния-Понт
специальным представителем императора, он получил анонимный донос на
христиан (Письма, X, 96, 97)1. Эта история отражена в переписке Плиния с
Траянам: сама новая религия в начале II в. н.э. еще не волновала власти,
их беспокоило только отношение христиан к государству. Чтобы проверить
лояльность христиан, Плиний, как он пишет об этом в письме к Траяну,
приказал совершить перед изображениями богов и самого Траяна жертву
ладаном и вином; те, кто отказывался это сделать, подлежали наказанию.
Выражением лояльности были и посвящения императорам зданий, построек и
т.п. Как правило, это делали люди, непосредственно обслуживающие
императорский культ, местные должностные лица, императорские
вольноотпущенники; причем по большей части в посвящениях были прибавления
– императору «и полису», «и народу», а в одной из эфесских надписей
посвящение сделано Артемиде, императору Антонину Пию и «серебряных дел
мастерам»2. Вряд ли ремесленная коллегия могла вызвать особое религиозное
почитание, но соединение самой знаменитой в Эфесе коллегии ремесленников с
именами богини и императора как бы подчеркивало почтение посвятителя,
вероятно, тоже ремесленника, как городу (Артемида – покровительница
Эфеса), так и власти императора. Нужно отметить, что императоры и местные
власти не поощряли создание частных объединений, будь то объединения
культовые или ремесленные (так, император Траян запретил Плинию
организовать коллегию пожарных – Письма, Х 34), поэтому коллегии старались
выразить свои верноподданнические чувства.
В
провинциях создавались не только храмы внутри городов, но и главные храмы
провинции, обычно в центрах. Следует отметить еще один аспект –
императорский культ постепенно становится не столько персональным
обожествлением, как это было в период его зарождения, а культом носителя
власти независимо от его личных заслуг: появляются храмы Августов, жрецы
Августов (например – в городе Афродисии – SEG, IV 731). Ритуал почитания
императора обслуживали не только жрецы и жрицы, в организации празднеств в
честь правителя торжественных шествий, и особые объединения или в рамках
провинции или внутри того или иного города: существовали, согласно
надписям, объединения Вифинии, «эллины и римляне Азии», объединение только
эллинов (IGRR IV 860, 908), объединение городов Сирии1. Возглавляли все
эти объединения жрецы (архиереи) при общепровинциальном храме
императорского культа. Характерно, что подобные объединения кроме
отправления культа, могли обращаться и с жалобами императору на
злоупотребления наместников, т.е. имели некоторые своего рода
«контрольные» функции: наместники должны были считаться с этими
негосударственными объединениями, поскольку они представляли своего рода
сакральную власть от имени бога-императора на местах. На деле в подобные
объединения не могли входить все эллины и римляне провинции, реально
именно жречество вместе с представителями местной элиты решало дела
объединений. При этом нужно иметь в виду, что жрецы имперского культа – в
отличие от жречества государств древнего Востока, не представляли
замкнутую корпорацию, жрецы главных храмов были гражданами городов, где
они родились, с ними поддерживали связь и оказывали им благодеяния2.
Внутри полисов также существовали особые общественные объединения (союзы
людей пожилого возраста – герусии и союзы молодых), одна из функций
которых была организация празднеств в честь императора, надзор за его
изображениями – а изображения эти должны были нести во время любых
празднеств, даже организованных частными лицами1. До нас дошла переписка
герусии Эфеса, подробно разобранная еще Дж.Оливером, с императорами Марком
Аврелием и Луцием Вером2. Эфесская герусия сообщает, что металлические
изображения императоров, которые носили во время празднеств в честь
покровительницы города Артемиды износились и просит разрешения починить их
и придать им лица новых императоров, на что последние согласия не дают
(вероятно, считая это нарушением сакральности изображений). Но на деле
замена голов статуям императоров на местах производилась; к торсу статуй
Августа (таких статуй в свое время, по всей вероятности, было поставлено
очень много) приделывались головы более поздних правителей. Когда после
убийства Домициана императором стал престарелый сенатор Нерва, мастера к
телу сидящего полуобнаженного молодого мускулистого человека,
изображенного в виде Юпитера (может быть, тоже Августа), приставили голову
пожилого императора3. Подобные примеры отражают истинное – не религиозное
– восприятие населением культа императора, как оно сложилось уже ко II в.
н.э. Такому восприятию способствовала и насильственная смена императоров:
когда Домициан был убит, его колоссальная статуя в Эфесе была сброшена с
пьедестала.
Дальнейшая формализация культа происходила в III в. н.э., когда разрыв
между политическими реалиями и официальной фразеологией все более
увеличивается. Это был период общего кризиса империи: в провинциях
вспыхивали восстания земледельцев и рабов, на западные районы империи
нападали германцы, на восточные – персы; армии провозглашали своих
командиров императорами, сменявшими друг друга. В провинциях
распространяются сепаратистские тенденции – вхождение в огромную державу
перестало быть привлекательным. В империи распространялось христианство,
не признававшее императоров богами. Хотя в абсолютных цифрах христиане
были в меньшинстве, но их активность, миссионерская деятельность делали их
существенной идеологической силой, не взирая на все попытки гонений. И тем
не менее, в этой сложной обстановке каждый новый император, какой бы
эфемерной не являлась его власть, объявлялся «наибожественным», наделялся
пышными эпитетами. Например, город Эфес чествовал Гордиана незадолго до
его падения в 244 г. н.э., называя его Спасителем, благородным и
благочестивым царем (!), Установителем мира (SEG, IV 523). Прайс
сравнивает Панегирик Траяну Плиния (100 г.), где император ставится под
покровительство Юпитера, а чрезмерность императорского культа,
насаждавшаяся Домицианом, осуждается, с панегириком 291 г. в честь
императора Максимиана, который называется не просто богом, известным по
рассказам, но близким Юпитером, видимым и присутствующим, Геркулесом
императором1. Даже в небольшом сирийском поселении в надписи об
установлении границ к правителям применен эпитет «явленные», который
обычно употреблялся по отношению к богам2.
До нас
дошли надписи, содержащие жалобы земледельцев из императорских имений,
адресованные самому владыке, на злоупотребления чиновников, вымогавших
деньги, заключавших земледельцев в оковы, а потом требовавших выкуп за
освобождение. В этих жалобах, происходящих из разных провинций (Лидии,
Фригии, Фракии), император назван «наибожественнейшим из бывших когда-либо
императоров», «божественным и непревзойденным Величеством», время его
правления – «благословеннейшими временами, что особенно странно звучит в
петициях, описывающих бедственное положение земледельцев, которые при всем
словесном почтении грозят уйти из императорских имений на частные земли1.
Контраст между пышными титулами и реальным отношением подданных к
конкретному императору очевиден. Но императоры продолжали пропагандировать
свой культ, изображая себя на монетах в лучистой короне – как воплощение
Солнца, какими бы ничтожными они на самом деле ни были. Так, на монетах
императора Флориана, который правил всего два месяца, он представлен
«богом и господином». Со времени Диоклетиана (рубеж III –V вв. н.э.),
называвшего себя сыном Юпитера, вводится особое обращение к нему: нужно
было падать ниц, целовать руки и ноги. Император Константин, захвативший
власть в ожесточенной борьбе с другими претендентами на императорский
престол, также начал именовать себя «богом и господином»2. Но почитание
императора, основанное на политеистических традициях, изжило себя.
Константин не только признал христианство – первоначально как один из
культов в империи, но стал активно покровительствовать этой религии. Можно
полагать, что целью его было не только получить поддержку части населения
(христиане все еще находились в меньшинстве), но и по-новому сакрализовать
свою власть, полученную от Бога; распространяются легенды о явлении креста
Константину перед решающей битвой с противником. На монетах Константина и
последующих императоров Поздней империи изображается крест или император с
крестом в руке1. С распространение христианства на территории бывшей
Римской империи2 началась новая эпоха, когда не отдельный правитель
становился богом, а именно сама императорская (а затем королевская)
власть, сакральность которой стала освящаться христианской Церковью.
|
